Въезжаем в Полдневую на «ларгусе» с Фанусом и его супругой Надеждой. От Полдневой до Кенчурки – 35 километров. Хорошая дорога кончилась, съезжаем с асфальта на грунтовку, по обеим сторонам от которой растут высокие сосны, ели и пихты. Самая середина мая, и повсюду в траве желтеют дорожки купавок, белеют подснежники.

Дорога тяжёлая, грунтовая, с ямами и колдобинами, кое-где подсыпана крупной щебёнкой. В некоторых местах она так разбита, что машину подбрасывает, и ехать приходится со скоростью не более 5 километров в час. У одной ямы кто-то воткнул палку и завязал на ней яркий платок – предупреждающий знак водителю. Подпрыгиваем на очередной кочке, и из-под колёс взлетает хищная птица с добычей в клюве: в воздухе извивается и сверкает на солнце чешуйками змея.

– Раньше летом дороги были закрыты для тяжёлого транспорта, а сейчас лесовозы весь год гоняют сломя голову, из-за них дорога такая, – говорит Фанус. – Впору каску надевать, чтоб голову в машине не разбить.

Если остановиться и выйти из машины, можно услышать не только пение птиц, но и «топор дровосека». В этом районе предприниматели спиливают вековые сосны, обрубают ветки и вывозят стволы лесовозами. При этом после себя лесорубы оставляют выкорчеванные пни, ветки и мусор, развороченную дорогу, будто изъезженную танковым взводом, кучи оставленного и гниющего леса.

– Эх, – сокрушается Фанус, – арендаторы должны за лесом следить, а они самые лучшие сосны вывозят, а сколько спиленных брёвен бросают! Строевой лес годами лежит, гниёт, но даже на дрова его людям не дают. А возьмёшь – уголовная ответственность за хищение. Живём, как в поэме Алексея Толстого: «Земля наша богата, порядка в ней лишь нет…».

Фанус знает, что говорит: 30 лет он отработал в уголовном розыске.

Мы едем, а точнее, трясёмся по грунтовке чуть более часа. По пути нам встречается множество речек. Проезжаем Бобровку, Чусовую, небольшой ручеёк Листвянку, Оськину речку, Большую Нязю, Малую Нязю, на которой бобры соорудили плотину. Видимо, фантазия местных жителей постепенно иссякала: следующая речка, вблизи деревни, называется совсем просто – Безымянка.

Через два-три километра видны признаки близкого жилья – развалины каких-то строений. Внизу – мост, небольшая плотина через речку Кенчурку, которая и дала название деревне. На некоторых высоких соснах и лиственницах видны борти – большие самодельные ульи из цельных колод.

Чистый воздух и вода

Почти сразу после моста начинается сама Кенчурка. Проезжаем по главной улице Набережной, на которой не видно ни одного человека. Дома вокруг старые, покосившиеся, а многие развалившиеся. О том, что они жилые, можно определить только по возделанным огородам и спутниковым антеннам на крышах.

– Раньше здесь была школа-восьмилетка, клуб, магазин, сберкасса, леспромхоз, жителей несколько сотен, – рассказывает наш спутник, – а сейчас около 50 человек осталось. Нет ни сотовой связи, ни газа, ни водопровода, хорошо хоть электричество провели. А ведь жить бы тут и жить – красота-то какая!

Мы выходим из машины, вдыхаем деревенский воздух, и голова почти сразу начинает кружиться от хлынувшего в организм кислорода. Ветер приносит запахи хвои и разнотравья, волнует синюю воду в пруду и гонит облака по такому же ярко-синему небу. В развалинах бывшего клуба мирно пасутся кони, возле водоёма гуляют овцы и коровы.

Стучимся в деревянную избу: за её оградой вспахан большой огород. Через несколько минут из ворот выходит благообразного вида старик с белой бородой и светлыми глазами. Имя его оказывается таким же колоритным: Ефим Логинович Рыженьков приезжает сюда жить на лето с супругой. И имя, и внешность выдают в нём старообрядца. На мой вопрос он доброжелательно отвечает:

– Да, я старовер, у нас все в роду старой веры держались. Живём тут до глубокой осени, трудимся, как можем.

Речь у него правильная, литературная, взгляд чистый и ясный. Мне думается, что именно с таких старцев писали в древности образа русские иконописцы.

– На зиму дети привозят нас в Полевской. А весной сюда возвращаемся, – добавляет Ефим Логинович. – Я родился в Кенчурке, жил тут до старости. Здесь воздух хороший, своё хозяйство. Лучшего места для жизни мне не надо.

Пятунины, Вороновы и другие

Возле дома Рыженьковых разбит пруд. Жители называют водоём Пятунинским – по фамилии создателя. Говорят, в нём водится щука, чебак, окунь и другая рыба. Через улицу ещё один пруд – Вороновский. И Пятунины, и Вороновы – роды, идущие от самых первых жителей деревни.

Об этом и многом другом, не менее интересном, мы узнаём, постучавшись в другую жилую бревенчатую избу. Хозяйка – улыбчивая молодая женщина – оказывается дочкой одного из Пятуниных, Ивана.

Зинаида Ивановна, хотя и торопится в лес за диким чесноком, проводит нас во двор, показывает хозяйство. Мы заглядываем на огромный сеновал, в огород с двумя теплицами, любуемся старинным самоваром, из которого по вечерам большая семья по традиции пьёт чай.

– Я родилась прямо тут, в этом доме, тётя Катя Воронова у мамы роды принимала, – улыбается Зинаида. – А что было делать? Дороги плохие, до роддома не доехать. У меня пять сестёр, у них уже свои дети, летом всей гурьбой собираемся в отцовском доме. А у деда моего, Николая Пятунина, было 14 детей. Так что родственников у нас – полдеревни. Работаю на Северском трубном заводе, но все выходные и отпуск провожу здесь. У нас тишина, свежий воздух, птицы поют, сотовой связи и Интернета нет – красота!

Выясняем, что позвонить в город, или цивилизацию, как тут называют Полевской, можно только от соседей, у которых есть специальные устройства для связи. Интересуемся: а как же в экстренных случаях?

– В скорую помощь никто не звонит: всё равно не доедет, – говорит Зинаида, – да у нас и не болеет никто. Такой воздух, что дети от ОРЗ за два дня вылечиваются, а бабушки, верите ли, вообще никаких лекарств не пьют. И сердце, и давление – всё у них тут в норме. Если кто, не дай Бог, поранится или ногу сломает, тех увозим в город на своих машинах. Но дороги сейчас – ужас! Лесовозы разбили. Раньше как-то легче было выехать.

Мы интересуемся историей деревни. Зинаида машет рукой:

– Вон, видите, через улицу большой дом с наличниками? Там живёт баба Маша Коминова, она у нас, можно сказать, летописец Кенчурки. Её предок был основателем деревни. Спросите – она расскажет. У неё всё записано.

Мы медленно едем по деревенским улицам, мимо стоящих во дворах тракторов и плугов, древнего колодца с полуразвалившейся крышкой, куч брёвен, приготовленных для строительства новых домов. Когда-то местные жители работали в лесхозе, занимались заготовкой древесины. В Полдневую, на нижний склад, регулярно ходили лесовозы. Но теперь здесь работать негде.

На одной из улиц среди бревенчатых изб – четыре дома из железобетонных блоков, каждый на двух хозяев. В них – пластиковые окна, двери, с обеих сторон – крытый двор. В конце деревни, уже почти в лесу, стоит на большом участке красивый дом. Есть баня, сарай, даже маленький прудик.

Живущий рядом бывший егерь Владимир Бондарь объясняет, что сейчас в Кенчурке началось некоторое оживление – электричество провели, появились и желающие построить здесь дом, и жить – либо летом на отдыхе, либо постоянно. Всего, по его словам, здесь вместе с летними дачниками человек 200. Сам он живёт круглый год в маленьком домике с котом и двумя лайками. Разводит кроликов, ставит капканы на пушного зверя.

– С 11 лет хожу по лесам с ружьём, – говорит Владимир, – у нас и куница, и выдра есть, и лось, и медведь. Птицы вот только мало стало: потравили на полях удобрениями. Многие здесь охотой промышляют. В городе-то что на пенсии делать? А тут – благодать!

Летописец Кенчурки

Во дворе бабы Маши Коминовой стоит трактор. Сама хозяйка на стук в ворота выходит из огорода, заводит нас в дом. Марии Алексеевне 84 года, у неё 31 правнук. Коллаж из цветных фотографий многочисленных внуков и правнуков занимает почти всю стену. В красному углу – большие старинные иконы Богородицы и Святителя Николая.

– На Кенчурку я вышла замуж, родители этими вот иконами благословили, – начинает свой рассказ баба Маша, – а родилась на Зюзелке. Пока я живая, решила написать про нашу Кенчурку. Вот у меня бумажечка, на ней вся история записана.

Мария Алексеевна достаёт листок бумаги, где синими стрелочками нарисована родословная семей, не только её, но и других. Началась она с Андрея Леонтьевича Коминова – старообрядца, который основал здесь, в этих лесах, в начале ХХ века охотничье зимовье. Вокруг него стали селиться другие единоверцы. Убежав от притеснений советской власти, несколько семей разводили лошадей, обрастали хозяйством.

Баба Маша читает написанное на листочке, и слова звучат чётко и строго, почти по-библейски:

– Моего свёкра звали Прохор, его отца – Евстратий, а у него отца – Андрей, а у Андрея – Леонтий, а у него – Лев. А Лев был сосланный в Сибирь, после кровавого воскресенья. Много тогда добрых людей сослали. Я имена все записала себе, чтобы помнить.

Баба Маша всю жизнь прожила на Кенчурке, держала большое хозяйство – коров, телят, были овцы, куры. Сейчас из всех животных остались собака, кошка Мурка и трёхцветный котенок Мурзик. Продукты привозят дети, овощи растут в огороде, за которым, несмотря на возраст, хозяйка дома ухаживает сама.

– Когда меня в Кенчурку замуж выдавали, жалели, что в такую глушь еду. А я не понимала, почему жалеют: здесь хорошо жить.

Петушок над крышей

Нам указывают дом ещё одного старожила, тоже бабы Маши. Мы долго стучим в почерневшие от времени ворота. Потом легонько нажимаем на щеколду – и дверь открывается. В просторном дворе аккуратно сложены дрова, лежат вещи, садовые инструменты. Дверь в дом тоже открыта, но и там никого. Не решаясь зайти, идём к соседям узнать, где хозяйка.

– Так её дети в Полевской забрали, к выходным привезут, – отвечает женщина средних лет в платке. В руках у неё лопата: в огороде за невысоким забором она копает грядки. – Ничего, что открыто. У нас обычно не запирают: безобразничать некому – кругом лес да медведи.

Мы идём по деревне в поисках Ирины Бельковой, в прошлом – фермера и главы села Полдневая. Благодаря её предприимчивости и энергии в деревню восемь лет назад пришло электричество. Дом её виден издалека: на крыше вертится по ветру и сверкает на солнце флюгер – золотой петушок. Прямо как в сказке Пушкина: «петушок с высокой спицы стал стеречь его границы»…

– Вряд ли он для охраны, – улыбается Фанус, – люди здесь искренние, открытые. Зла не держат. А преступники по таким дорогам сюда не доберутся.

Ирина Африкановна не сразу откликается на стук в ворота: во дворе она доит корову. Не удивившись непрошенным гостям, она приглашает нас в дом. Мы садимся за большой гостевой стол в прихожей, стараемся говорить вполголоса – в комнате спит внук хозяйки.

– Сейчас мы уже перебрались сюда на постоянную жизнь, – рассказывает Ирина Африкановна, – а в перестройку в Полдневую фермерами приехали, держали четыре коровы, семь телят, так и выжили. Если трудишься, нигде не пропадёшь, я считаю.

В 2008 году Ирина Африкановна работала в правительстве области. Тогда и провели в Кенчурку долгожданную линию электропередач.

– Спасибо тогдашнему председателю правительства Алексею Воробьёву, помог нам. А так ведь всё со свечками и лучинами сидели. Шутка даже такая была: в Кенчурке все семьи многодетные потому, что света нет. А сейчас вот и молодёжь сюда потянулась.

Пока мы беседуем, в дом заходит бабушка в халате, доброе лицо, – мама Ирины Африкановны. Тёте Рае Бельковой, как её называют в деревне, 89 лет. Труженица тыла, она воспитала шестерых детей и до сих пор не представляет себя без работы.

– К нам, старухам, вчера врач из Полдневой приезжал, так я его не пустила, – улыбается тётя Рая, – как сюда из города приехала, забыла, что такое давление. Воздух у нас исключительный. А то, что магазина нет и дороги плохие… Ничего, мы привыкли. С Богом нам везде хорошо.

Мы прощаемся. «На вынос» нам дают трёхлитровую банку со свеженадоенным молоком.

Солнце склоняется к западу, когда мы выезжаем из деревни. Навстречу едет иномарка, за рулём – мужчина с большой чёрной бородой. Поравнявшись с нами, он притормаживает, здоровается. Мы не удивляемся: привыкли за день к приветливости людей в этом совсем другом мире под названием Кенчурка.

Останавливаемся на прощание возле моста. Возле дороги вьются бабочки – красные, жёлтые, белые, мычат возвращающиеся домой коровы, доносятся из леса пряные ароматы цветов, запахи пихты. И мы понимаем, что очень хотим вернуться сюда ещё.