Близится 26 апреля – дата тридцатилетия трагедии на Чернобыльской АЭС, самой глобальной аварии в истории СССР.

Полевчан среди её ликвидаторов было больше 150 человек, а в настоящее время осталось 70 – то есть меньше половины. Им есть что рассказать нам, кому повезло, тем, кого миновала «ударная волна» атомного взрыва.

Для Виктора Гришнякова, председателя Полевского отделения ликвидаторов, слово Чернобыль стало синонимом слово судьба. Ну представьте, вы живёте обычной жизнью – работа, семья, друзья, дети. И вдруг – тревога, «свистать всех наверх», два часа на сборы и вперед в неизвестность….

Вопроса ехать – не ехать, говорит он, не было. Вызвали в военкомат как военнообязанного, сразу все объявили, отправили на медицинскую комиссию. Только потом он узнал, что критерием отбора была не только профессия, (Гришняков трудился в мартеновском цехе Трубного завода), но и возрастная зрелость, так как брали в основном тридцатилетних и уже имеющих детей. Ну вы понимаете, люди ведь не на курорт едут. Так страна Советов заботилась о своём генофонде…..

К месту дислокации вылетали как на боевое задание – на десантных самолетах.

Не думай о секундах свысока

12 августа 1987 года они прилетели из Челябинска в Гомель, а дальше на «Уралах» к месту дислокации, на границе между Белоруссией и Украиной, в нескольких десятках километров от Чернобыльской атомной станции.

– Жили – рассказывает он, в палатках на 30 человек. Нас уральцев человек 500-700, еще километров 15 от нас отряд ликвидаторов из Ростова, еще, примерно на таком же расстоянии Ленинградский и Кавказский отряды. У нас была библиотека, настольные игры, почти каждый вечер крутили кино. В семь подъем, в восемь завтрак.

Но всё это быт, а главным была работа, каждая минута которой могла стоить здоровья и нескольких лет жизни.

Чернобыльская АЭС, по словам Виктора Гришнякова – место, где время идет в другом измерении. Это можно сравнить с войной, когда, если промедлишь или зазеваешься – тебя поразит вражеской пулей или осколком. В зоне аварии так же – счет идет на секунды. Только смерть здесь другая – растянутая во времени. Словно кто-то невидимый посылает тебе свою чёрную метку.

Все делали бегом – говорит Виктор Михайлович. Как спортсмены, Только у них за рекорд – награда, а у нас награда – жизнь. Он – химик-дозиметрист по должности, занимался тем что приезжал на объект и измерял радиацию. За день объезжал 10-15 точек.

На подстанции рядом с третьим энергоблоком – рассказывает Гришняков, снимали старую кровлю. Доза радиации, сами понимаете, опасная для жизни. Находиться там можно 15-20 секунд. И за эти мгновенья успеть что-то сделать.

– Как работали? Вот один бежит с топором, взбирается на кровлю, наносит топором 5-7 ударов, спускается и убегает. Следом за ним другой. Хватает кучку разрубленного рубероида и сбрасывает в «КАМАЗ». Так и снимали.

Самому дозиметристу приходилось находиться в зоне заражения дольше других – беспрерывно по три, четыре минуты. Но тоже всё на ходу, бегом. Бежит, например, сто метров до объекта, делает замер и обратно. На все про все – две минуты.

Уровень радиации в зоне энергоблока был 12,5 рентген. Для сравнения радиационный фон, в удалении от станции составлял от 0,10 до 0, 25 микрорентген. После работы всю одежду (обычное армейское обмундирование) сдавали на дезактивацию, переодевались в сменную одежду и так каждый день. На особо опасные объекты выезжали в специальных прорезиненных костюмах, Никаких противогазов не было (от радиации они не спасают) работали в марлевых повязках, популярной сейчас защите от инфекции.

Сарай как зона радиации

Был однажды и «забавный», если можно так говорить когда речь идет о смертельной угрозе, случай. Мерили радиацию – говорит Виктор Михайлович, в одной деревне, расположенной километрах в 50 станции.

– Спокойно, значит, себе работаю. Вдруг смотрю на дозиметр и глазам не верю. Что такое? Стрелка на приборе показывает 4 рентгена при «норме» для этих мест-0,10 микрорентген. Ну быть такого не может! Стал искать источник радиации.

Дозиметр привёл меня к старому сараю, закрытому на замок. Сами вскрывать не стали –не положено. Вызвали милицию, представителей администрации, составили протокол. В общем, когда разобрали сарай увидели стоящий там УАЗ «буханка» в виде «Скорой помощи». Видимо, какой-то чудак пригнал сюда машину с Чернобыльской станции и приберег до лучших времен этот накопитель радиации. Мы потом оттуда уехали и я даже не знаю нашли или нет ее хозяина.

Виктор Михайлович называет полевчан вместе с ним вкусивших этот радиационный экстрим – Ракиб Темирбаев, Газиулла Насибуллин, ныне покойный Николай Книппенберг.

– Отличные, говорит, парни. Мужики! Ни у них ни у меня даже в мыслях «откосить» не было. Вернувшись домой он собрал в мешок личные вещи привезённые с Чернобыля, отнёс на свалку и… сжёг. Остались только воспоминания.

Нужен памятник

Мы разговаривали с Виктором Гришняковым у памятной плиты чернобыльцев в городском парке, установленной в 2010 году. На этом месте планируется воздвигнуть памятник ликвидаторам, у полевского Общества ликвидаторов даже есть эскиз его предполагаемого проекта.

Ликвидаторов, в Полевском, повторюсь, осталось не больше 70 человек. Точной цифры не знает сам Гришняков, кто-то не стоит на учете, а получить сведения в социальной службе в настоящее время сложно из-за Закона о персональных данных. Так или иначе в городе живут люди участвующие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС и они хотят, чтобы об их (употребляю это слово без лишнего пафоса) подвиге знали и помнили не только они сами. Есть же в том же парке памятник покорителям космоса, хотя в городе не было и нет ни одного реального космонавта. А тут, как минимум 70 человек и это, между прочим, каждый тысячный житель Полевского. А среди них даже один поэт, Владимир Иванов (пишущий под псевдонимом Вязовский) которому принадлежат такие строки, посвященные собратьям по ликвидации последствий катастрофы.

Порой настолько вывернута правда, Что кот в мешке глазам куда ясней. Но тех, кто знают всё жалеть не надо. Ну знают правду, а куда им с ней?

Всей правды о Чернобыле мы, возможно, никогда не узнаем. Она так и останется навечно в архивах КГБ и в головах живых свидетелей катастрофы, всех без исключения дававших обязательство о неразглашении увиденного. Так давайте хотя бы сохраним о нём память.