Её работы находятся в храмах Полевского, Екатеринбурга, Тобольска. Более 60 ликов написаны её рукой в Свято-Троицком храме.
– Матушка Александра, расскажите, как Вы пришли к иконописи?
– Училась в школе № 17, в Детской художественной школе. В школе моим классным руководителем была преподаватель русского языка и литературы Лариса Владимировна Лутошкина. В духовном плане на меня большое влияние оказали её уроки литературы. Лариса Владимировна в то время пела на клиросе (и поныне несёт это служение) и преподавала в воскресной школе храма во имя святых первоверховных апостолов Петра и Павла. В художественной школе кладезем знаний о прекрасном, об истории культуры, об искусстве была для меня, школьницы, Ольга Игоревна Доброва. Их занятия были как бальзам на душу, после окончания школы я планировала учиться на искусствоведа. В старших классах стала посещать Петро-Павловский храм, тянуться к Богу. Когда окончила школу, ещё с несколькими ребятами из молодёжи прихода поехала поступать в иконописную школу при Тобольской духовной семинарии. Поступила и пять лет училась иконописи. Там я познакомилась со своим будущим супругом отцом Никитой. Он был алтарником в нашем храме Петра и Павла, но познакомились именно в Тобольске, в Полевском друг друга не знали. Видимо, ещё и для этого Господь привёл меня в Тобольск. После окончания семинарии мы поженились, отец Никита стал служить в Петро-Павловском храме, я в основном занималась домом и детьми. При этом не оставляла свою работу, своё служение. Ведь иконопись – это не про «я художник», это про «я служитель Богу». Это непростая профессия. Как священник посвящает себя Богу, так и иконописец неразрывно связан с этим служением.
– Получается, что это служение обязывает Вас вести определённый образ жизни? Аскетический, затворнический?
– Вы правы, иконописцу подобает вести затворнический образ жизни. Иконописец в основном занят своим делом – он пишет и через написание икон общается с Богом, сидит либо в мастерской, либо дома. Его жизнь – это его творчество. Общаться с людьми ему, по сути, некогда и негде. Нужно быть сконцентрированным, быть в творческом и духовном напряжении. Художники же визуалисты, всё воспринимают в основном глазами. И тут нужно быть осторожным – нельзя смотреть, читать всё подряд: всё это проходит через мозг. То есть это определённая аскеза.
– Как Вам удаётся совмещать служение, творчество с семьёй и воспитанием ни много ни мало четырёх детей?
– Когда дети были маленькими, было трудно. Потом потихоньку подрастали, стало легче. Вообще, дети, если видят, что мама сидит за работой, стараются не мешать. Они знают, что мамины инструменты трогать нельзя, иконы трогать нельзя. В конце концов, есть время, когда дети спят (смеётся), тогда можно спокойно поработать. Не скрою, бывает тяжело совмещать, но без творчества, без этой работы никак нельзя. Бывают периоды, когда я не пишу иконы, и тогда чувствую, что этого не хватает: это уже неотъемлемая большая часть моей жизни, часть меня.
– Матушка Александра, а от чего (или от кого) зависит, какую икону Вы начинаете писать, лик какого святого?
– От меня, точно, не зависит. Я пишу иконы на заказ. Заказы поступают от храмов, от частных лиц. Заказчик говорит, какой образ ему нужен. Чтобы не было недоразумений, с заказчиком согласовывается образец, что должно получиться. Кроме того, показываю заказчику этапы работы. Мои работы находятся в храме в честь святых апостолов Петра и Павла, в Свято-Троицком храме, в храме во имя иконы Божеией Матери «Всецарица» при онкоцентре в Екатеринбурге, там тоже есть большие мои работы: запрестольный образ «Спас в Силах», Царские врата и сень. Есть люди, которые заказывают иконы в дар храмам. Это, как правило, аналойные иконы, средних размеров. Икону новопрославленного святого увезли в Грузию к его мощам.
– Сколько икон Вы написали? Помимо этой работы Вы ещё занимались и росписью Свято-Троицкого храма?
– Пыталась считать, но у меня не получается. Точно больше пятидесяти: занимаюсь этим 20 лет. Первые работы были уже в Тобольске. Сейчас в работе пять икон: три пишу и две реставрирую. Участие в росписи Свято-Тоицкого храма – это важный опыт для меня, это развитие меня как иконописца. Работала совместно с Александром Леонидовичем Шерстнёвым. Моей рукой прописаны лики святых, их чуть больше шестидесяти.
– Как Вас находят заказчики?
– Думаю, в основном это так называемое сарафанное радио. Себя не рекламирую, не раскручиваю в социальных сетях. Есть страничка, где публикую свои работы, не более того.
– Существует ли процесс подготовки к работе, к написанию иконы? Нужно же выдержать пост перед этим?
– Это скорее относится к монахам, которые занимаются иконописью. Они вообще практически всегда постятся, это для них естественно. Мы, мирские люди, в таком молитвенном напряжении не пребываем. Но, безусловно, молитва – это неотъемлемая часть процесса. Молюсь дома и в храме, посещаю богослужения. Каждый раз, когда сажусь работать, прошу Бога о помощи. Бывают так: работаешь, работаешь над иконой, потом смотришь на готовую и думаешь: «Не я писала! Я так не умею!». В эти минуты понимаешь, как сильно Господь помогает.
– А случается, что Вы не в состоянии работать?
– Конечно, всякое бывает. Приходится себя заставлять. Хорошо сказал мне по этому поводу один мой добрый знакомый: «Просто садись и делай». «Молись и трудись», – говорит мой супруг. Эти фразы помогают мне в работе.
– Помимо написания икон Вы также занимаетесь их реставрацией. Расскажите про эту часть своего творчества.
– Реставрирую иконы, которые люди приносят мне или в храм. Находят их у себя на чердаках, у своих умерших бабушек и не знают, что с ними делать. Много икон, которым требуется реставрация, приносят на приход. Кто-то обращается ко мне, если хотят отреставрировать свою икону.
Реставрация иконы – это целый процесс. Начинается с укрепления красочного слоя, чтобы он не отшелушивался. Поверхность расчищается от загрязнений, лака, восстанавливается утраченный левкас (прим. ред.: белый грунт – мел с клеем, замешенный на льняном масле, которым иконописцы покрывали доску, перед тем как начать писать икону, он позволяет краске крепко держаться на доске). Иногда приходится снимать записи, более поздние изображения, которые нанесли поверх первоначального изображения. У меня была на реставрации икона – в процессе работы я увидела, что под слоем краски есть ещё что-то. Там оказалась невьянская икона конца XVIII века. С заказчиком мы приняли решение снять первый красочный слой и увидели интересную работу тонкого письма. Во время реставрации у нас нет задачи сделать так, чтобы работа реставратора не была заметна, – наоборот, показываем, где рука автора иконы. Но краски подбираются точно, для этого используется акварель. Таким образом восстанавливаются все повреждённые места. Сверху икона покрывается обратимыми лаками, чтобы в случае позднейших реставраций мастер видел последние тонировки и мог их убрать.
– Расскажите о наиболее запомнившейся Вашей реставрационной работе.
– По просьбе отца Виктора Мартынова реставрировала запрестольный крест письма XIX века для храма в честь Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Иоанна в селе Мраморское. Его подарили храму. Возможно, он был изготовлен в мастерских где-то на Урале. Манера письма очень живописная, маслом, с позолотой. Работа была сложная: не все элементы в обрамлении креста сохранились, позолота во многом была утрачена. Пришлось искать мастеров – резчиков по дереву, которые выполнят недостающие деревянные элементы, потом покрывать сусальным золотом. Крест восстановлен, находится в мраморском храме. Это реликвия и память о прошлых веках, о том храме, который был разрушен, некое связующее звено между прошлым и настоящим.
– Матушка Александра, а как Ваши родители отнеслись к тому, что дочь приняла решение учиться на иконописца?
– Мои родители, Сергей Павлович и Татьяна Михайловна Юшковы не запрещали мне ни в храм ходить, ни интересоваться иконописью. В моём решении ехать поступать на иконописное отделение в Тобольскую духовную семинарию поддерживали меня. Они оба художники, работали на Северском трубном заводе. Папы уже нет в живых. Он спроектировал стелу «Европа – Азия», которая стоит по дороге в Екатеринбург. Мама изготавливала сувениры из поделочного камня, была оформителем на заводе. Ежегодно они принимали участие в создании снежного городка на площади города, вырезали фигуры из снега. Так что всё логично, гены не обманешь. Тяга к искусству, к тому, чтобы что-то делать руками, – это от моих родителей передалось.
– Чего иконописцу делать категорически нельзя?
– Тут всё интуитивно, я думаю. Нужно жить по заповедям, быть православным христианином. Уже это немалый труд. А в плане визуализации, думаю, никому не полезно смотреть фильмы ужасов и так далее. Как говорил наш преподаватель в семинарии отец Алипий, образ, который мы видим, отпечатывается на подкорке головного мозга, и потом так или иначе мы воспроизводим его в творчестве. Насмотренность должна быть у любого художника. У иконописца, это чрезвычайно важно, насмотренность должна быть правильной. В моей работе важно всё, от рабочего места, атмосферы до спокойного состояния души, позитивного настроя. Если внутри смятение, тревога, это отражается и на образе. Идеальное состояние для иконописца – покой, молитва и никакой спешки, упование на Бога и Его помощь.
Фото Юлии Ульянохиной
