– Все на сход! Все на сход!
Десятский проворно шёл по Большой улице и привычно загаркивал людей на сход. На колокольне храма звонарь вызванивал трезвон. Из дворов выходили хмурые мужички в рубахах и армяках, по центральной улице громыхали подводы с бородатыми купцами. Принаряженные женщины в белых платочках и барышни в шляпках торопливо сходились на площади у храма Петра и Павла.
Волостной сход в июне 1917-го в Полевском проходил шумно и эмоционально.
– Завод остановлен, нечем жить рабочему человеку, – пытался перекричать общий гул мужчина в фуражке, с красной лентой в петличке, – у трудовых людей нет ни сахару, ни табаку, ни других продуктов. Вся надежда на Советы!
– Раз нет царя и наступила свобода, то не нужна библиотека, не нужна церковь с молебнами, затемняющая головы тёмных масс, – выкрикивал маленький человек в грязном армяке, взобравшись на каменную глыбу возле храмовой ограды, – нечего жалованье попам платить!
Но с возвышения его стащила крепкая рука старосты храма, рыжебородого кряжистого мужчины средних лет:
– Слазь, Прохор. Это твои мозги затемняет кучка визгливых горлопанов – латышей. Большевики – те же буржуи, только ещё хлеще.
Кто-то в толпе громко свистнул и зааплодировал:
– Верно говоришь, Никанор Иваныч! Разогнать надо эту шайку, воду в народе мутят!
– Полагаю, что большевики не управляют ходом событий, – солидно заметил бородатый купец в жилете, – логика событий захватывает их, и они не отдают себе отчёта в том, что они делают. Ни системы, ни плана у них не нет.
– Нет, они знают, что делают! – с жаром возразил староста. – Советы уже вошли в Конгрессное Управление, над заводом установили контроль! Я считаю положение большевиков весьма прочным. У них толстые карманы, а это в наше время большая сила. А у эсеров и денег, и сил мало. Вот и считай, кого в сентябре выберут в Полевское земство…
«В Полевском собралась кучка латышей, во главе большевик. У них там тайное совещание, заговор. Большевики – опасные люди, бунтовщики, изменщики. Большевик – это тот, у кого толстый карман. А толстые карманы бывают только у буржуев, а потому и большевики – буржуи. Волостной сход был готов идти и разгромить эту шайку». («Уральская правда» от 4 июня 1917 года).
Из церковной летописи священника Леонида Смородинцева:
«В мае и июне 1917 года большевики продолжали развивать своё влияние – вторглись в Конгрессное Управление. Так что управитель Полевского завода Мокроносов А. М. предпочёл сам оставить службу, лесничего Макарова убрали по требованию народа и заменили г. Чернавским из служащих Сысертского завода, ввели для служащих и рабочих «суды третейские», при этом для разбирательства в числе членов приглашён был и местный священник о. Л. Смородинцев. Всё это делалось как бы для расширения прав народа, а на самом деле для привлечения на свою сторону симпатий толпы и для подрыва авторитета власти…»
– Что получил рабочий за время войны? – продолжал перекрикивать народ человек с красным бантом в петлице. – Разве несколько лишних мозолей. Ради кого воюем? Не нужна война ни рабочим, ни крестьянам!
– Не греши, Андрей Иваныч, – подошёл к нему и дёрнул за рукав церковный староста, – с немцем брататься да дезертирствовать призываешь? Бога-то побойся!
– А где Он, Бог твой? Царя свергли, и Бога не стало! Или временных министров-капиталистов Он теперь защищает?
– Да за твои слова бы при старом режиме… Дурак! Тьфу! До чего дожили! – сплюнул в сторону староста.
Из церковной летописи священника Леонида Смородинцева:
«…При открытии – во время волостного Земства отказались от служения молебна, говоря: «Раньше-то служили, а Он нам не помогал, теперь попробуем устроиться своими силами…»
Русские женщины-добровольцы проявили стойкость и мужество во время Первой мировой, но не смогли воодушевить мужчин и переломить ход войны.
Молодая женщина в гимнастёрке и солдатской фуражке, проходя мимо, остановилась, слушая митингующих. Стоящая у ограды барышня в белой шляпке, по виду курсистка, пристально смотрела на неё.
– Что глядишь, Катя? Не признаёшь?
– Боже мой, Соня! – воскликнула барышня в шляпке. – Это ты! Но почему в таком виде?
– Вот, приехала с матерью попрощаться, – ответила Соня и сняла с головы фуражку, обнажив коротко стриженную голову, – записалась в женский батальон. На днях выезжаем из Екатеринбурга.
– Неужто на фронт?
– Сначала в Москву, потом, Бог даст, на фронт. Солдаты бегут с поля боя, не хотят воевать. Скоро некому врагов будет бить.
– Сонечка, душечка, да как же ж так? – запричитала барышня в шляпке. – Да кому ж нужно, чтоб женщина с ружьём на войну шла?..
– Нужно, Катя, – твёрдо ответила девушка в гимнастёрке. – Для свободы и счастья России. Ну, прощай. Может, не свидимся больше.
И, махнув рукой всхлипнувшей курсистке, Соня уверенно зашагала дальше.
«В Екатеринбурге создан Женский батальон смерти. Запись идёт беспрерывно, и батальон пополняется новыми лицами. Размещается батальон в помещении из 7 комнат, недавно приспособленных для казармы. Пахнет свежим деревом, комнаты просторные, светлые. Устроены обычные солдатские нары и пр. приспособления. От мужской казармы помещение выгодно отличается чистотою и опрятностью.
Все обычные солдатские обязанности несут женщины – дежурные по роте, дневальные, писаря, кашевары, артельщики, каптенармусы. Форма обычная, солдатская, довольно потрёпанная, взята из цейхгауза одного из местных полков. Во дворе проводится учение военному строю. Все приёмы усваивают довольно быстро, без затруднений. «Раз! Два!» – и шеренга женщин, по большей части с подстриженными волосами, в кепи маршируют мерным солдатским шагом. Пища солдатская: утром чай – простой, кирпичный с солдатским чёрным хлебом, затем обед – жирные щи или какой-нибудь суп и каша».(«Уральская жизнь» от 19 июня 1917 года).
Из воспоминаний управляющего екатеринбургского банка Владимира Аничкова, июнь 1917 года:
«Смешно было видеть вчерашнюю барышню или кухарку в солдатской шинели. Носили они обыкновенную солдатскую форму, но вместо грубых сапог надевали женские туфли и кокетливо заворачивали ножку в тонкие обмотки так, чтобы между краями обмоток кое-где проглядывало голое тело…» (Примечание: Отправки на фронт Екатеринбургский батальон не дождался, осенью сотню девушек, прошедших военную подготовку, прикомандировали к Московскому батальону. На фронт они не попали, но рота именно этого батальона защищала Зимний дворец).
Из обращения Московского женского союза, лето 1917 года:
«Ни один народ в мире не доходил до такого позора, чтобы вместо мужчин-дезертиров шли на фронт слабые женщины. Женская рать будет тою живою водой, которая заставит очнуться русского богатыря…»
